![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Оригинал взят у
oldfisher_mk в Ополченцы
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
Это рассказ о жизни обычного посёлка в Луганде, как он жил до войны и как живёт сейчас http://focus.ua/country/317826/
"На весь посёлок их было человек десять. Ополченцев. Они так себя называли — "ополченцы". Правда, никто из них толком не мог объяснить, против кого они, собственно, ополчились. Никто из местных этим вопросом особо не интересовался. В Донбассе в принципе не принято задавать лишние вопросы, а задавать их людям с оружием — уж и подавно.
"На весь посёлок их было человек десять. Ополченцев. Они так себя называли — "ополченцы". Правда, никто из них толком не мог объяснить, против кого они, собственно, ополчились. Никто из местных этим вопросом особо не интересовался. В Донбассе в принципе не принято задавать лишние вопросы, а задавать их людям с оружием — уж и подавно.
Посёлок — функционирующий некрополь постиндустриальной эпохи. Истлевший, осыпающийся мемориал человеческой жадности и недальновидности. Склеп. Из развлечений — водка, "винт" и еженедельная привозная дискотека в местном клубе: женские сумки, сваленные в центр круга танцующих, вспарывающий сознание эклектикой дресс-код и неизбежная коллективная драка с вечно заспанным участковым, скорой и парой-тройкой диагнозов "закрытая черепно-мозговая травма" в финале.
Из закостеневшей зацикленной рутины выбивается разве что Пасха, очень специальный праздник, когда местные, основательно загрузившись на кладбище халявной едой и алкоголем, жгут шины. Выволакивают их на холмы, поджигают и продолжают пить, попутно вдыхая едкий химический дым. Не знаю, почему именно на Пасху, не знаю, почему именно шины. Мне в принципе неведом смысл этого ритуала, как неведом он, собственно, и жителям посёлка.
До войны они работали кто где. Один за копейки долбил породу в издыхающей шахте, другой состоял при местном магазине на неподвластной времени и трудовому законодательству должности "принеси-подай", третий основательно и профессионально пил — тоже, можно сказать, был при деле.
Когда в Луганске начался "русский бунт" и по посёлку понеслись слухи, что за сопричастность к нему платят уж совсем заоблачные деньги, они всей компанией ломанули туда и примерно через месяц, получив по паспортам оружие, камуфляж и чёрно-рыжие полосатые шевроны, вернулись домой уже "ополченцами" и на импровизированной сходке автохтонов объявили, что отныне они будут защищать родной посёлок от кровожадных укропских войск.
Суровые будни "ополченцев" не отличались разнообразием: то они в полной боевой выкладке фланировали по поселковым грунтовкам на отжатой у местного олигарха "десятке", то как бы между прочим наведывались к окончательно утратившему сон, высохшему от страха участковому ("не забывай, кто здесь закон, сука"), то многозначительно-наглядно, держа калаши наперевес, разрешали хозяйственные, семейные и даже геополитические споры. Последняя разновидность споров, впрочем, случалась в посёлке крайне редко, так как картина мира для "ополченцев" и их подопечных была предельно ясна: на светлой стороне — Святая Русь, на тёмной — "пиндосы", "жиды" и прочие "правосеки".
Вечером наступало время активного отдыха: "ополченцы" пили водку, рассказывали малолетней пацанве о своих подвигах и тискали местных сиплоголосых барышень в розовых спортивных костюмах. "Укропы" всё не шли, а война казалась далёкой и безобидной, как отзвуки артиллерийских канонад, которые в посёлок порой забрасывал суматошный степной ветер.
"Укропы" так и не пришли. Пришли "чехи" — коренастые немногословные кадыровцы с лоснящимися от каннабиноидов, бликующими в темноте глазами. "Чехи" прибыли не с пустыми руками. С собой они привезли миномёты, несколько орудий и ящики с боеприпасами. Расставили всё это добро на футбольном поле прямо возле школы. Война, ещё день назад казавшаяся далёкой и фантасмагоричной, внезапно приобрела чёткие летальные очертания.
Весть о том, что кадыровцы оборудовали возле школы артиллерийскую батарею, облетела посёлок буквально за минуту. Возле поссовета, который "ополченцы" временно превратили в офис, собралась стихийная летучка. Пришедшие, не углубляясь в казуистику, быстро выразили своим защитникам недоумение по поводу столь внезапной милитаризации посёлка, а также высказали мнение, что копчёные кадыровские вояки очень слабо похожи на обещанных русоволосых и белолицых братьев-славян.
"Ополченцы" выслушали, вооружились и, пообещав донести vox populi до сознания незваных гостей, отправились на переговоры. Никто не знает, какие факты и риторические приёмы "ополченцы" использовали в качестве аргументов, однако через несколько часов после переговоров "чехи" собрались и уехали из посёлка.
Это был тот самый момент славы, о котором втайне мечтает каждый из нас. Местные пели "ополченцам" осанны и едва ли не носили их на руках. Те смущённо улыбались и, чего уж там, чувствовали себя освободителями. Война снова переместилась в параллельную реальность.
Следующей ночью "чехи" вернулись. Вернулись не сами, а в сопровождении окающих белолицых братьев-славян. Буквально за полчаса всех десятерых "ополченцев" в исподнем вытащили из постелей, под конвоем усадили в кузов грузовика и увезли.
Уже к рассвету на футбольном поле возле поселковой школы снова стояли направленные стволами в сторону шоссе орудия. А ещё через несколько дней местные "розовые спортивные костюмы" кокетливо прогуливались с невозмутимыми "чехами" по поселковым грунтовкам. Об "ополченцах" больше никто ничего не слышал. И вслух не спрашивал.
Жизнь — это редкая, прерывистая цепь вспышек надежды на фоне монотонности разочарований. Доказано Донбассом."
Из закостеневшей зацикленной рутины выбивается разве что Пасха, очень специальный праздник, когда местные, основательно загрузившись на кладбище халявной едой и алкоголем, жгут шины. Выволакивают их на холмы, поджигают и продолжают пить, попутно вдыхая едкий химический дым. Не знаю, почему именно на Пасху, не знаю, почему именно шины. Мне в принципе неведом смысл этого ритуала, как неведом он, собственно, и жителям посёлка.
До войны они работали кто где. Один за копейки долбил породу в издыхающей шахте, другой состоял при местном магазине на неподвластной времени и трудовому законодательству должности "принеси-подай", третий основательно и профессионально пил — тоже, можно сказать, был при деле.
Когда в Луганске начался "русский бунт" и по посёлку понеслись слухи, что за сопричастность к нему платят уж совсем заоблачные деньги, они всей компанией ломанули туда и примерно через месяц, получив по паспортам оружие, камуфляж и чёрно-рыжие полосатые шевроны, вернулись домой уже "ополченцами" и на импровизированной сходке автохтонов объявили, что отныне они будут защищать родной посёлок от кровожадных укропских войск.
Суровые будни "ополченцев" не отличались разнообразием: то они в полной боевой выкладке фланировали по поселковым грунтовкам на отжатой у местного олигарха "десятке", то как бы между прочим наведывались к окончательно утратившему сон, высохшему от страха участковому ("не забывай, кто здесь закон, сука"), то многозначительно-наглядно, держа калаши наперевес, разрешали хозяйственные, семейные и даже геополитические споры. Последняя разновидность споров, впрочем, случалась в посёлке крайне редко, так как картина мира для "ополченцев" и их подопечных была предельно ясна: на светлой стороне — Святая Русь, на тёмной — "пиндосы", "жиды" и прочие "правосеки".
Вечером наступало время активного отдыха: "ополченцы" пили водку, рассказывали малолетней пацанве о своих подвигах и тискали местных сиплоголосых барышень в розовых спортивных костюмах. "Укропы" всё не шли, а война казалась далёкой и безобидной, как отзвуки артиллерийских канонад, которые в посёлок порой забрасывал суматошный степной ветер.
"Укропы" так и не пришли. Пришли "чехи" — коренастые немногословные кадыровцы с лоснящимися от каннабиноидов, бликующими в темноте глазами. "Чехи" прибыли не с пустыми руками. С собой они привезли миномёты, несколько орудий и ящики с боеприпасами. Расставили всё это добро на футбольном поле прямо возле школы. Война, ещё день назад казавшаяся далёкой и фантасмагоричной, внезапно приобрела чёткие летальные очертания.
Весть о том, что кадыровцы оборудовали возле школы артиллерийскую батарею, облетела посёлок буквально за минуту. Возле поссовета, который "ополченцы" временно превратили в офис, собралась стихийная летучка. Пришедшие, не углубляясь в казуистику, быстро выразили своим защитникам недоумение по поводу столь внезапной милитаризации посёлка, а также высказали мнение, что копчёные кадыровские вояки очень слабо похожи на обещанных русоволосых и белолицых братьев-славян.
"Ополченцы" выслушали, вооружились и, пообещав донести vox populi до сознания незваных гостей, отправились на переговоры. Никто не знает, какие факты и риторические приёмы "ополченцы" использовали в качестве аргументов, однако через несколько часов после переговоров "чехи" собрались и уехали из посёлка.
Это был тот самый момент славы, о котором втайне мечтает каждый из нас. Местные пели "ополченцам" осанны и едва ли не носили их на руках. Те смущённо улыбались и, чего уж там, чувствовали себя освободителями. Война снова переместилась в параллельную реальность.
Следующей ночью "чехи" вернулись. Вернулись не сами, а в сопровождении окающих белолицых братьев-славян. Буквально за полчаса всех десятерых "ополченцев" в исподнем вытащили из постелей, под конвоем усадили в кузов грузовика и увезли.
Уже к рассвету на футбольном поле возле поселковой школы снова стояли направленные стволами в сторону шоссе орудия. А ещё через несколько дней местные "розовые спортивные костюмы" кокетливо прогуливались с невозмутимыми "чехами" по поселковым грунтовкам. Об "ополченцах" больше никто ничего не слышал. И вслух не спрашивал.
Жизнь — это редкая, прерывистая цепь вспышек надежды на фоне монотонности разочарований. Доказано Донбассом."